Секухара ФутабаЕе родители были не очень-то и богаты, дом не настолько уж и крепок, городок не особенно велик, а окружающие его пейзажи не сказать, что очень уж живописны. Но в целом жизнь была сносной - родители работали работу, Фута училась на учебе, каких-то проблем с соседями или властями не наблюдалось.
Ввиду того, что родители возвращались поздно и на упадке сил, Футабе пришлось рано научиться готовить, правда то были довольно базовые вещи, которые так или иначе любой человек без глубоких познаний сам собой со временем начинает кухарить, чисто чтобы было что кинуть в топку, независимо от того, есть ли у него деньги на посещение заведений общественного питания, или хорошая жена, или умелая домработница.
Родители этот навык очень оценили, "будешь готовить для мелкого" - пояснили они. И действительно, вскоре после этого разговора мать ушла с работы, полностью перейдя на домашнее хозяйство, вместе с чем у нее стал проглядывать заметный живот. Отцу пришлось взять на себя больше смен, чтобы как-то прокормить такую семью, домой он стал возвращаться еще позднее и полностью измочаленным. Впрочем, он не жаловался, потому как был хорошим любящим отцом, не боящимся трудностей, ну разве что выпивал чарку-другую в обед для расслабления - в свой единственный в неделю выходной.
После рождения братишки жизнь стала требовать от семьи еще большего усердия. Отец теперь трудился на нескольких работах, матери тяжко дались роды и плохо повлияли на здоровье, восстановлению которого не помогало и отсутствие полноценного сна, ввиду необходимости следить за новорожденным. Фута так же проводила большую часть свободного времени в бесконечных хлопотах по дому и в огороде, а так же в попытках своими силами заработать копеечку тут и там - где ушлые дельцы были готовы платить гроши за детский труд. Ввиду их коллективной бедности она стала хуже питаться, а ее и без того почти не обновлявшийся и сильно пострадавший за годы гардероб стал превращаться в гору перештопанных лохмотьев. Все это в сумме негативно повлияло и на социализацию среди сверстников.
Отец стал редко появляться дома - некоторые работы позволяли ему ночевать прямо на месте, и даже с учетом того, что вокруг храпели разбросанные внахлест потные тела работяг, это все еще было лучше, чем просыпаться дома каждые полчаса от младенческих надрывных криков. В редчайшие дни, когда ему удавалось выкроить себе какой-то отдых, он предпочитал проводить с коллегами за горячительным - имел право, как сурово заявлял в ответ на любой с этим связанный вопрос. Но тем не менее - несмотря на все эти жизненные вызовы, он оставался единственным, кто их обеспечивал, и они хоть и бедствовали, но как-то выживали.
За несколько последующих лет здоровье матери в какой-то мере оставалось стабильным, но с тенденцией к постепенному ухудшению. Немалая часть средств уходила на лекарства, другая - на прокорм и одевку-обувку нового молодого члена семьи. Но, по крайней мере, выйдя из новорожденного возраста, обучившись ходить и на ногах, и на горшок, он уже не требовал к себе настолько же пристального ежеминутного внимания во всем, так что были в этом и свои плюсы.
Следить за ним в основном приходилось Футабе, потому что мать много времени проводила в плохом самочувствии, а отец появлялся дома совсем редко, и чаще пьяный, чем нет. Он хоть и не буянил, но в такие минуты сынишку держали от него подальше - на всякий случай, и чтобы не запечатлевать у дитятки картину его отца как пошатывающего мутноглазого пропойцы. А в трезвые свои мрачные вечера он и сам не подходил - по нему не совсем была ясна причина, может чувствовал неловкость какую или раздражение на фоне хронической усталости.
Несмотря ни на что, где-то на границах сознания витало ощущение, что скоро все наладится, в той или иной мере.
В один из погожих летних деньков Фута с братом отправились на речку искупаться. В этот яркий светлый день они много играли, смеялись, брызгали друг в друга водой и бегали по лужайке. Выбившись из сил, мальчонка завалился на траву, расслабился под ласкающими солнечными лучами, не обращая внимания на снующих тут и там муравьев, и довольно быстро заснул. Футаба прилегла рядышком и дала ему отдохнуть, считая травинки и разглядывая причудливые формы облаков. В себя она пришла только к вечеру - по-видимому, сон одолел и ее, и она проспала на этом же месте до самого заката, пока земля не остыла. Что же, неудивительно, учитывая то, сколько сил уходит на их полную забот повседневную жизнь.
Однако братика рядом уже не было. Сильно перепугавшись, следующие несколько десятков минут Футаба проводит в бесплодных поисках и криках по всей округе, пока наконец не обнаруживает ниже по реке маленькое тело в той же самой рубашонке, зацепившейся за торчащую из крутого берега корягу, лицом вниз, бессмысленно раскачивающееся в воде.
Впоследствии, результатом бесконечных допросов взрослых и полных горечи ночей саморефлексии, стала примерная картина произошедшего: проснувшись раньше сестры, малец решил тайком по новой слазить в речку, но по неопытности угодил в мощное течение, которое унесло его с собой и зашвырнуло под корягу, из под которой братишка отцепиться и выплыть в панике уже не смог.
Мать, и без того подорванная своей хворью, этого не пережила и очень быстро истлела. Если сына еще удалось как-то схоронить на последние гроши - материала на гробик ушло мало, то для церемонии погребения жены отцу пришлось занимать деньги, и мало кто был готов в этом ему помочь. Соседи охали и ахали, выражая свои пустые соболезнования, и под любыми предлогами переходили на другую сторону улицы или захлопывали дверь. Отчасти потому что от него отдавало спиртным, но еще и потому, что не хотели впускать к себе в душу чужое горе. Не то чтобы им его не было жалко, но что тут поделать - такова уж судьба. Покачивая головами вслед удаляющемуся мрачному силуэту отца гиблой семьи, они лишь крестились и благодарили Семерых и Четверых за то, что все это случилось не с ними. Эта мысль помогала им вернуться к успокаивающей рутине собственных жизней, и понять, что у них самих не настолько все плохо. Булка, похлебка, какая-никакая одежонка, да крыша над головой - все есть, и слава Богу.
В конце концов, нашелся тот, кто специализировался на помощи людям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, и одолжил денег под огромный процент и расплывчатые условия, и с этим делом было покончено.
Исполнив свой человеческий и супружеский долг перед покойной женой, отец окончательно развалился - словно марионетка, которой перерезали струны. Футаба со стороны замечала, что он пытался взять себя в руки, но каждая минута, проводимая при более-менее трезвой памяти, вызывала в нем нетерпимую боль.
Сама она померкла и совершенно утратила то стремление к жизни, что свойственно большинству детей. Если гибель брата принесла ей неудержимое горе, исступление негативных эмоций и чувство вины, то смерть матери воспринималась уже как неизбежно следующая за этим цена, в том же комплекте, предрешенная в первый же момент осознания произошедшего.
В школе она окончательно перестала с кем-либо разговаривать, равно как и прилагать хоть какие-то усилия к бессмысленной учебе - в основном просто сидела и смотрела в пространство, пока про нее шушукались одноклассники. Никто и никогда к ней не подходил - многие считали ее ведьмой, чья аура проклятия погубила ее близких, и может перенестись и на другого человека, если тот не будет достаточно осторожен.
"Семейные проблемы - не причина для того, чтобы бить баклуши" - надувшись от гордости, провозглашала толстая коротконогая тетка - местный учитель года, которая не упускала случая докопаться до Футабы, полностью игнорировавшей необходимость исполнения этих общественных ритуалов и тем самым уязвляющей ее профессиональную и человеческую гордость.
Постепенно, день за днем не встречая сопротивления, учительница переходила на все более жесткие и издевательские монологи, к возбужденному веселью одноклассников, и все более близкий контакт с жертвой - то стукнет по столу, то помашет тетрадями прямо перед ее носом. Однажды она решила основательно пробиться сквозь раковину безразличия Футабы и в назидание к своей очередной оскорбительной тираде, в которой хорошенько прошлась по ее личности, дала ей размашистую затрещину учебником. Своей цели она в какой-то мере добилась, физическое воздействие действительно вывело ученицу из меланхолического состояния - полоснув училку ногтями по лицу, она толкнула ее так, что та грузно завалилась спиной на ряд парт; как потом выяснилось, переломав при этом шейку бедра.
По окончанию этой истории Футу вышвырнули из школы, а ее отца привлекли к ответственности - заставили выплатить кругленькую сумму денег на лечение почетной преподавательницы. Денег, правда, особо не нашлось, поэтому приставы описали большую часть имущества в их скромном жилище - включая украшения, которые отец когда-то подарил матери в их самые первые годы, и иные предметы сентиментального свойства, и изъяли с целью сдачи на государственную барахолку и взыскания штрафа подобным образом.
Последующие несколько недель или месяцев, а может и лет - на этот период время утратило свой ход - протянулись одним нескончаемым удушающим болотом. Футаба бездумно шлялась по улицам, сдавала бутылки, что-то где-то воровала, чтобы прокормиться, по привычке дожимала последние соки из пришедшего в упадок огорода, но в основном лишь по инерции проживала дни в угнетающей мрачной апатии. Иной раз ей попадается на улице местная шпана; взять с Футы нечего, поэтому чернь пытается докопаться до нее ради забавы - но столкнувшись с человеком, у которого есть тяжелые травматичные предметы под рукой, и которому безразличны их обезьяньи игры, всякий раз отваливает восвояси, потирая ушибленные и разорванные места.
Отец уже беспробудно бухал, иногда к нему приходили его приятели, сутками горланили непонятно что и заблевывали пол, а время от времени его навещали кредиторы и очень болезненно напоминали о том, что долг требует оплаты. В один из таких вечеров до ушей Футы донеслось предложение "передать" дочь уважаемым людям в отработку долга, уж насколько она им неказиста казалась, но все равно брать с этого потерявшего все придурка было больше нечего. Прогавкав это предложение, ростовщик засмеялся, но был осажен его товарищем - попустись, мол, орешь громко, услышат тебя.
Услышав это, Футаба не ужаснулась и не расстроилась - бежать ей было некуда, и она уже очень давно приняла свою жизнь как беспросветную терминальную болезнь, которая швыряет раз за разом все новыми симптомами, не имеющих способов купирования, смысла сопротивляться которой нет.
Этой же ночью, безжизненно лежа на полу в своей каморке в полубессоннице, она слышит тяжелые неустойчивые шаги отца, топающего по коридору в ее помещение. Фута не подает знака, что не спит. Отец "неслышно" - на самом деле спьяну так, что даже покойник бы вскочил - приоткрывает дверь и заваливается внутрь. Он не просто нетрезв - от него исходит такой перегар, что если у него взять анализ из вены, то в спирте не будет обнаружено содержания крови. Такие объемы алкоголя способны если не убить, то точно вырубить свет любому здоровому человеку, но натренированный организм отца способен это вынести.
Осмотрев тело дочери мутным несфокусированным взглядом, он запрокидывает голову и в один залп опорожняет бутылку сивухи, после чего шумно выдыхает пламя и роняет бутылку на пол. Сделав пару шагов к Футабе, он запинается в ногах и падает сверху прямо на нее. Притворяться здесь уже бессмысленно, и дочь, воротя нос от страшнейшего слезоточивого перегара из его пасти, пытается столкнуть с себя это пропитое тело, но вес взрослого мужчины слишком велик.
Отец лепечет что-то бессвязное, обращаясь непонятно к кому, затем одной рукой хватает дочь за горло, чтобы усмирить.
"Во...т видишь как... нам.. без м-мамы.. плохо..." - едва ворочает языком он, второй рукой неловко борясь с завязками на своих драных замызганных штанах.
Футаба, не в состоянии вздохнуть из зажавшей ее шею в тиски ладони и пытаясь разжать их одной рукой, судорожно шарит свободной по полу, ловя занозы и пытаясь найти хоть что-то. Ее рука нащупывает гвоздь, торчащий из половицы - бездумно дергает туда-сюда, но лишь обдирает кожу с пальцев.
Отец, не в состояниии справиться с завязками, теряет терпение, его движения становятся более агрессивными, рука на шее сжимается сильнее.
У дочери темнеет в глазах, звон в ушах полностью перекрыл все остальные звуки. Она в отчаянии бьет и сучит по полу с другой стороны, второй рукой - натыкается на башмак, пытается схватить, но судорожное движение пальцев лишь откидывает его дальше по полу.
"Шоб я.... дочь свою пррррродал?!!? сссуууууки..." - отец грозит кулаком в потолок, затем наклоняется обратно и мутным взглядом всматривается в побагровевшее лицо Футы. - "Красивая...как наша мама..."
Наконец под руку дочери подкатывается упавшая бутылка, с которой батя зашел в комнату. Потерявшие от удушья чувствительность пальцы как могут смыкаются на ее горлышке, и отчаянный рывок разбивает ее о голову отца - один осколок чиркает Футу по скуле, оставляя глубокий надрез, стеклянное крошево чудом не попадает в глаза.
Отец с удивлением кряхтит, не понимая - ощутил он внезапную боль или нет, с удивлением утирает рассеченный висок, из которого бодро убегает кровь, и дергает кожный струп. Дочь, так и не выпустив из намертво сцепившихся пальцев горлышко, бьет его розочкой в бок, под ребра. А затем еще раз и еще.
Заскулив как боров, отец наконец разжимает хватку и отваливается в сторону, схватившись за дырки, из которых торчит битое стекло.
Футаба, зайдясь в диком кашле, с огромным трудом поднимается на ноги, и как есть - босиком по осколкам, в одной сорочке, шатаясь выскакивает на ночную улицу и падает на четвереньки в грязь перед их халупой.
Из открытого дома на всю улицу разносятся вопли колотого отца, дочь продолжает попытки вдохнуть воздуха, прерывающиеся рефлексом исторжения внутренностей, а в это время из окон близлежащих домов с неодобрительными минами косятся соседи, покачивают головами и перешептываются между собой. Никто из них даже не думает выйти и посмотреть, что стряслось, никто не хочет в это ввязываться. Они лишь рефлекторно отступают на шаг за занавеску, когда по их окну проскальзывает взгляд Футабы.
"Опять у этих алкашей что-то произошло, да что ж ты будешь делать!" - проносится в голове у каждого из них. - "Когда они уже лягут спать?"
Лишь через час на месте происшествия появились органы правопорядка, случайным образом проходившие примерно в этом районе и привлеченные невнятными пьяно-болезненными вскриками главы семьи. Опечатав дом, они препроводили брыкающегося и грозящего их покарать заднеприводным способом отца и унесли потерявшую сознание дочь в руки медицинских работников.
Про возвращению в болезненную реальность, Футаба нашла себя на тюремной шконке, грубовато обработанной медиками и запертой в одиночной камере, с двумя милицейскими мордоворотами снаружи решетки. Те, едва дождавшись того, как она откроет глаза, стали наперебой ее допрашивать, угрожая пытками, заключением и даже казнью, стуча дубинами по прутьям решетки и всячески ее оскорбляя, но она им ничего не говорила - не имела на это ни физических, ни моральных сил. Так продолжалось некоторое время, пока в обезьянник не ворвался капитан - сурового вида невысокий пузатый мужичонка с просторной плешью и усами щеточкой, коего никто в городе никогда в этой жизни не видел улыбающимся или смеющимся. Несмотря на свой несколько нелепый вид, он в пару фраз поставил подчиненных дураков на место и отвесил им по болезненному тумаку.
Освободив Футабу из под стражи, на время выздоровления и проведения расследования он переселил ее в комнату местного постоялого двора, к вящему неудовольствию хозяйки, которая, впрочем, не стала возражать человеку при мундире и не только обеспечила ей крышу над головой, но и бесплатное питание, пусть и без изысков.
Капитан этот оказался одним из считанных единиц людей во всем городе, кто был в курсе неблагополучной истории этой семьи, и сознавал подноготную произошедшего. С его давлением, пусть и без какого-либо энтузиазма со стороны безразличной к своей судьбе Футы, была восстановлена истинная цепь событий, отец признан опустившимся человеком и мразью, заслужившим, однако, согласно законодательству, лишь относительно небольшой срок заключения в трудовой колонии-поселении, а дочь была оправдана и отпущена на все четыре стороны.
Осознавая, что идти ей некуда, а в этом проклятом городишке и делать больше нечего, капитан решил помочь в меру своих человеческих сил, обратился к некоторым из своих знакомств и добился того, чтобы за государственный счет ей были организованы переезд в национальную академию им. Л.С. и право на рассмотрение возможности прохождения вступительного экзамена с последующим зачислением в ряды учащихся.
29-02-3981, Таймания, 172 / I / I, комната 402
С собой: медицинская маска, перчатки без пальцев кожаные, пачка папирос, зачулочная заточка, бита с гвоздями.
Секухара Ф.
1. а
2. да
3. разойтись
4. никак
5. ж
6. к
7. да
8. большой съедает маленького, любые другие рассуждения - попытка замылить этот факт
9. отличная Сакурамория, все очень нравится, большие возможности, добрые и отызвчивые люди, от всей души желаю в ней пожить каждому
10. радоваться каждому дню, наслаждаться молодостью, осваивать бой разными видами оружия
Часовой пояс GMT +4, время: